Дантов клуб - Страница 125

125

Друзья представляли в подробностях, как в этот самый миг патрульный Рей преследует по всему Бостону Дана Теала, догоняет и арестовывает его именем штата Массачусетс, как Теал объясняется, бесится, оправдывается, однако смиряется пред лицом правосудия и, подобно Яго, никогда более не говорит о своих злодеяниях. Они сходились и расходились вновь — Лонгфелло, Холмс, Лоуэлл и Филдс, — подбадривали друг друга на круговом пути по замерзшим водным тропам.

Они начали говорить — первым, разумеется, доктор Холмс. Но прочие также успокаивали себя и других приглушенным шепотом. Они говорили, как напишут в память о том стихи, о новых книгах, о политических делах, кои до недавнего времени мало их влекли; Холмс пересказал историю из первых лет своей врачебной практики: он вешал тогда доску «ДАЖЕ ЛЕГКИЕ ПРОСТУДЫ ПРИНИМАЮТСЯ С БЛАГОДАРНОСТИЮ», и тут вдруг явились пьяницы да расколотили окно.

— Я говорю слишком много, да? — Увещевая сам себя, Холмс покачал головой. — Лонгфелло, мне совестно, я не даю вам и слова сказать.

— Нет, — задумчиво отвечал Лонгфелло. — Пожалуй, я все одно не стал бы.

— Я знаю! Но ведь однажды вы мне кое в чем признались. — Холмс задумался, стоит ли продолжать. — Когда вы познакомились с Фанни.

— Нет, не думаю.

Они обменивались партнерами, точно в танце; они обменивались разговорами. Иногда все четверо шли вместе, и тогда под их весом грозила треснуть промерзшая земля. Они шли рука об руку, сцепленные друг с другом.

Ночь стояла хотя бы ясная. Звезды распределились идеальным порядком. Послышался цокот копыт, лошадь привезла Николаса Рея, укутав его паром своего дыхания. При его появлении все безмолвно вообразили те непомерные достижения, что таились за подозрительным спокойствием молодого человека, однако в лице его было лишь стальное ожесточение. Никаких следов Теала либо Огастеса Маннинга, доложил патрульный. Он поручил полудюжине полицейских прочесать по всей длине реку Чарльз, однако свободными от карантина оказались всего четыре лошади. Рей получил от «поэтов у очага» порцию увещеваний и призывов сохранять осторожность, после чего ускакал прочь, обещав утром продолжить поиски.

Кто из них предложил в половине четвертого чуток отдохнуть у Лоуэлла в доме? Они растянулись — двое в музыкальном салоне, двое в соседнем с ним кабинете; комнаты своим расположением составляли зеркальное отражение друг дружке, очаги находились бок о бок. Тревожный щенячий лай вынудил Фанни Лоуэлл спуститься вниз. Она приготовила чаю, однако Лоуэлл не стал ей ничего объяснять и лишь пожаловался на окаянный мып. Фанни чуть с ума не сошла от волнений, пока его не было. Все вдруг осознали, как уже поздно, и Лоуэлл снарядил слугу Уильяма разнести по прочим домам записки. Они назначили себе получасовой отдых — не более — и вытянулись у двух очагов.

В час недвижного мира тепло ударило Холмсу в лицо. Усталость столь глубоко проникла в тело, что доктор не заметил, как опять оказался на ногах, вышел из дому и легко зашагал вдоль узкой изгороди. Нежданно потеплело, лед на земле быстро таял, и среди комков снежной грязи потоками текла вода. Под ногами у Холмса был крутой склон, и, пробираясь вперед, доктор ощущал, что карабкается наверх. Он глядел вниз на Кембридж-Коммон, где кашляли дымными клубами орудия времен Войны за независимость, а могучий вяз Вашингтона тянул во все бока тысячепалые ветви. Обернувшись, Холмс увидал, как его медленно и плавно догоняет Лонгфелло. Доктор взмахнул рукой, призывая друга поторопиться. Ему не хотелось, чтобы Лонгфелло чересчур долго был один. Но тут его отвлекло некое громыхание.

Два коня — в яблоках, с белоснежными копытами — неслись прямо на доктора, волоча за собой шаткие повозки. Холмс сжался и упал на колени; ухватившись за лодыжки, он поднял взгляд — и тут увидал Фанни Лонгфелло: огненные цветы разлетались от ее свободно парящих волос и широкого корсажа, она держала за поводья одного коня, тогда как другим уверенно правил Младший — так, будто занимался тем с первого дня своей жизни. Кони на всем скаку обогнули маленького доктора — тому не осталось более никакой возможности удержать равновесие, и он скользнул в темноту.

Холмс выскочил из кресла, встал; от каминной решетки и трескучих дров чесались колени. Доктор поглядел на потолок. Там брякали подвески канделябра.

— Который час? — спросил Холмс и лишь тогда осознал, что спал. Стенные часы ответили: без четверти шесть. Лоуэлл вытаращил глаза, точно хмельной мальчишка, и поерзал в своем плетеном кресле. Спросил, в чем дело. Мешала горечь во рту, а то бы он его разинул от любопытства.

— Лоуэлл, Лоуэлл. — Холмс отодвинул занавески. — Там кони.

— А?

— Я будто слыхал пару коней. Да нет, я в том убежден. Они пронеслись под окнами три секунды назад, совсем рядом, и умчались прочь. Две лошади, несомненно. У патрульного Рея нынче всего одна. Лонгфелло говорит, Теал забрал у доктора Маннинга двоих.

— Все уснули, — с тревогой отвечал Лоуэлл, моргая, дабы привести себя в чувство — в окне уже светало.

Лоуэлл разбудил Лонгфелло и Филдса, отыскал бинокль и повесил на плечо ружье. Уже в дверях он увидал, как в прихожую, укутавшись в домашнее платье, спускается Мэйбл. Он замер, ожидая выговора, но та лишь стояла и глядела на него издали. Лоуэлл резко поменял курс, крепко ее обнял. Он услыхал собственный шепот:

— Спасибо, — и она отозвалась тут же, тем же словом.

— Будь осторожен, отец. Ради меня и мамы.

Они выбрались из тепла на уличный холод, и Холмсова астма разошлась во всю мощь. Лоуэлл бежал впереди по свежим следам копыт, тогда как трое других осмотрительно огибали вязы, что тянули к небу голые ветви.

125